Запрещенная грусть и бегство от реальности

Размышления о литературное творчество в современном Азербайджане

От грусти к веселью

Советский поэт Сулейман Рустам в 1926 г. написал программное стихотворение под названием «От аляма к веселью», одна строфа которого звучала так: «Смеясь, я перехожу от аляма к веселью...». Стихотворение имело идеологический подтекст. По мнению поэта, до сих пор в стихах, литературе возобладали горе, грусть, печаль (по-арабски слово «алям» имеет такое значение), но сейчас мол уже другое время, пришло – светлое настоящее, поэтому литература должна выйти из традиционного для ближневосточной литературы траура и черных одежд, поэты и писатели должны обратиться к радостным темам сегодняшнего дня. Неслучайно, стихотворение «От аляма к веселью» в советское время как принципиальный идеологический текст попал во все учебники средних и высших учебных заведений и считался манифестом азербайджанской советской литературы.

В те времена еще были и такие литераторы, которые относились с иронией к подчинению литературы одному лозунгу, заявляя, что у поэта есть право использовать все имеющиеся в жизни цвета. Но против меланхолической литературы, напоминавшей молитвы жрецов, голоса из потустороннего мира, превращавшей обычно поэтов в глашатаев тьмы, внушавших, что жизнь скоротечна, появился идеологический барьер, который запрещал поэтам и писателям писать на грустные и упадочнические темы. В произведениях должна была быть “революционная романтика”, то есть они в опосредованной форме должны отображать позитивные перемены, привнесенные Октябрьской революцией.

В литературных теориях советского времени эти принципы были широко освещены. Отрицались некоторые жанры, даже некоторые слова и выражения. Например, плохо относились к поэтам, которые писали в традиционном жанре – газель. Творчество Газельхана Алиага Вахида официальные круги отвергали, а стихи его стали известными и популярными лишь благодаря широкому распространению в народе. Слово “Аллах” и слова с религиозным подтекстом были официально запрещены, поэты, обращавшиеся в своих стихах к печальным и пессимистическим мотивам, выглядели как совершившие героизм. Слово “Аллах” стал широко использоваться только за несколько лет до падения Советского Союза.

Теоретически советская литература отрицала меланхолические настроения, периодически запрещалось издание даже классических произведений и современной иностранной литературы, написанных с этих позиций. Франц Кафка стал публиковаться только в годы перестройки.

В этом смысле лозунг Сулеймана Рустама “От аляма к веселью” может расцениваться как творческий манифест, характеризовавший начало новой светлой советской эпохи. “Грусть” официально была запрещена. В действительности, это было нарушением творческой экологии, и итоги такой политики были налицо. В большом количестве были созданы псевдо, оторванные от жизни искусственные оптимистические тексты, опубликованные в сотнях невостребованных книг. Из 3-х томного собрания сочинений гениального Самеда Вургуна остались лишь 4-5 лирических стихотворений, от таких столпов азербайджанской советской литературы, как Сулейман Рустам и Расул Рза остались лишь названия улиц.

…и от веселья к грусти

Начавшаяся в азербайджанской советской литературе экологическая катастрофа, в иной форме продолжается и в годы независимости. Но сейчас мы наблюдаем обратный процесс – от веселья к грусти. Как и стихотворение “От аляма к веселью”, написанное в 1926 г., стало сигналом новой эры в литературе и творчестве, точно также, ровно через 70 лет, опубликованную в 1996 г. книгу стихов “Я здесь, о Боже” Вагифа Самедоглу можно условно считать манифестом перешедшего от веселья к грусти новой эпохи независимости. Находившийся в течение 70 лет в эмиграции Аллах был призван назад, в стихах поэтов он возродился вновь. Поэты окончательно скатились в пучину пессимизма и начали взывать: “Боже, убей меня наполовину, оставь часть меня, чтобы плакать”.

Одним из тех, кто приоткрыл мешок с меланхолической темой и заполнил ею нашу литературу, был Акрем Айлисли. В 80-е годы, будучи в течение 3-4 лет редактором журнала “Азербайджан”, на его страницах выделял всем “грустящим поэтам” значительное место. Этот писатель, создавший в советское время свои книги в жанре романтического соцреализма, в публикуемых на страницах своего журнала произведениях из всемирной литературы предпочтение отдавал в основном темам экзистенциальной грусти, упадничества и мистико-меланхолическим мотивам. Еще в те времена блестящий представитель магического реализма Г. Маркес превратился в кумира наших писателе. Воздействие этой инъекции все еще продолжается, и по-видимому будет продолжаться еще долго.

Одним словом, новая азербайджанская литература продолжает переживать торжество возврата к грусти.

Начиная с перестройки, ранее запрещенные мотивы горя, печали, стенания, начали возобладать в нашей литературе, творческие люди повсеместно перешли от веселья к грусти, ахи и охи в их книгах поднялись до небес. Но были и исключения, как в тот период, так и сейчас есть. Каждая национальная литература имеет свои тенденции. Иногда, когда читаешь стихи современных русских поэтов, создается впечатление будто все стихи написаны одним человеком, то же самое можно сказать о знакомых мне турецких и грузинских стихах. В азербайджанских стихах такая же картина. Одинаковые мотивы, одинаковые метафоры и одинаковые узкие коридоры тем.

Раздвоение личности, разрыв между тем, как ты живешь и как пишешь, амбивалентность присуща как советским, так и постсоветским азербайджанским поэтам. К сожалению, такая все это применимо и к нашим классическим средневековым поэтам.

Мы крайне редко встречаем у наших поэтов следы связи с реальной жизнью. На основе азербайджанских стихов невозможно восстановить время, в которой жил поэт. Если брать в целом, то азербайджанский стих метафоричен, он находится в состоянии оторванности от жизни. В этих стихах невозможно увидеть отображение реальных мыслей и чувств автора. И в старые времена это было так, и сейчас продолжается, хотя и несколько в иной форме. Сидевший по ночам в темноте великий Физули (1488-1556) писал: «Зажглись небеса от огня моего сердца», однако его стоны так и не смогли зажечь какой-нибудь светильник в его комнате, то есть, к сожалению, по стихам Физули невозможно восстановить его эпоху, понять о чем думали люди, какими проблемами жили – мы хотим это знать, но нам этой возможности поэт не предоставил. Оставим в сторону его эпоху, в своем восприятии мы даже не можем воссоздать личность самого поэта, зато рифмоплетство, сложные комбинации слов тут на самом высоком уровне.

В хайку японского поэта Мацуо Басё, жившего в тот же период, что и Мухаммед Физули, мы встречаем откровенные и четкие описания не меняющихся столетиями человеческих чувств и мыслей. Басё в своих стихах не “хотел что-то сказать”, его посылы ясны и недвусмысленны, они не опосредованы:

Смотри внимательно,

увидишь цветы ромашки

под забором.

Пример из другого его стихотворения:

Старый обрыв

Лягушка спрыгнула в воду

Хруст волн в тишине

Невозможно не услышать живой голос природы и стук человеческого сердца в стихах, написанных 450 лет тому назад. Будто поэт снял маленький фильм о своей эпохе, и мы сквозь годы можем увидеть реальную картину того периода.

До Сейида Азима Ширвани (1835—1888) азербайджанская поэзия витала в облаках, но вот, например, в его стихотворении “Поминки по псу” чобан путем взятки мулле хоронит своего пса на кладбище, предназначенном для людей, стих – за которым виден реалистичный сюжет заканчивается словами моллы:

Не называй его псом, он – один из нас

Готов на жертвы я ради такого покойника

Неслучайно, М.Ф.Ахундов считается основоположником реализма в литературе Ближнего Востока, на основе его произведений мы можем видеть азербайджанскую жизнь XIX века. Заложенная Ахундовым школа реализма была успешно продолжена А.Хагвердиевым, М.Джалилем, У.Гаджибековым, Ю.В.Чеменземинли и др. Однако после прихода советской власти эта здоровая школа реализма была разрушена.

В произведениях советского периода мы вновь вынуждены смотреть на жизненные реалии сквозь туманный занавес и восстанавливать реальность от обратного. Интересно, что в советский период было создано десятки тысяч произведений, вышли многие сотни книги, но мы не можем найти среди них такие произведения, которые бы отображали реальную действительность советского Азербайджана. Изображены какие-то “поющие тети”, “белые пристани” и “серебряные фургоны”, но за сценой этих сладких тем, как “живучесть курицы”, “Юбилей Данте”, в литературу не была привнесена горькая правда жизни.  

Конечно, это можно понять, такова была эпоха. Можно было изображать только светлую сторону жизни, только это было позволено. Но я хотел бы привлечь ваше внимание к невидимой стороне этого процесса: азербайджанская литература прекратила свое естественное развитие, ее отстранили от такого развития, и она все еще к нему не вернулась по сей день. Такое впечатление, что в кровь наших литераторов въелась мысль, что литература является оторванной от жизни формацией и они никак не могут от нее избавиться.

Жить по-одному, а писать по-другому превратились в настоящую головную боль нашей литературы.

Мугам разрушил каменные сердца  

Он высушил Кура своими стонами

В реалии мугам не разбил ни одного камня и не высушил Куру, но преувеличение –бесподобно. “Небеса плачут”, “Снег припорошил мне волосы”, “Душа плачет”, “Черный камень этого мира никогда не позеленеет” и подобные фразы заполнили нашу поэзию. При анализе любого современного молодого поэта, мы можем увидеть, что его поэтика полна этих подделок.

Можно сказать так – азербайджанская литература, переходя от аляма к веселью и наоборот, потеряла чувство реальности, расслабилась, превратилась в суррогат, и как следствие этого противоречия, сегодня находится на самой низшей ступени развития, в нулевой точке.

Подытожу

В 1920-е гг. азербайджанская литература оторвалась от своего естественного развития, и этот процесс все еще продолжается. Азербайджанская литература и мировая литература – это разные понятия. Наша пишущая братия с действительностью непосредственно не связана. И мне кажется, что азербайджанский писатель так и не понял предназначения литературы и письменного творчества.

Наша литература чрезвычайно обожествлена и наполнена сакральными понятиями, в ней реальность является дополнением романтических чувств и поэта, и прозаика, является лишь средством, то есть реальность – это как хвост писательского Эго, чтобы при необходимости подобно ящерице можно было от него избавится. Если смотреть через очки, запотевшие от ментального дыхания писателя, то совершенно невозможно найти контакт с реальной жизнью. Сегодня литературный тренд в мире строится на контакте с реальностью, наша же сладкая жизнь не нужна никому ни там, ни здесь.

Сегодня в стране есть большое течение, имитирующее литературу. Союз писателей Азербайджана насчитывает более 2000 членов. Эта организация является госструктурой, которая контролирует, чтобы писатели продолжали оставаться на этом неверном пути и, несмотря на то, что является общественной организацией, государство оплачивает все ее расходы. Есть много литературных и псевдолитературных движений, печатаются книги, проводятся дни подписей, даются интервью, но вокруг произведений нет споров, дискуссий, современной критической мысли, свободной писательской воли.

Среди тех, кто продолжал реалистические традиции и имел свободную писательскую волю, был редкий писатель – Рафиг Таги, убитый религиозными фанатиками в 2011 г. Думается, что это было не случайным событием. Говорить правду в “Стране лжецов” – является самым большим преступлением. В смерти Рафига Таги я вижу символический смысл. В его лице азербайджанская литература хотела пробудиться от меланхолии, но историческая инерция оказалась сильнее и желанное пробуждение не состоялось. После смерти Р.Таги этого события начавшееся формироваться движение независимых писателей распалось, часть из его участников стала ангажированной, часть же – вынуждена была покинуть страну.

До встречи в очередном движении пробуждения!

End of the text